Активист, специализирующийся на правах людей с ВИЧ и ЛГБТ+ сообщества Борис Конаков о том, как пришел в активизм и почему вернулся в коммерческий сектор

Борис Конаков - активист, специализирующийся на правах людей с ВИЧ и ЛГБТ+ сообщества. Коренной Петербуржец, заканчивал Университет в Тюмени. Считает себя петербуржцем , но отмечает, что не отказывается от тюменской идентичности.  Автор и участник многочисленных арт-событий, уличных акций, посвященных правам в области ВИЧ, ЛГБТ+ персон, женщин, теме домашнего насилия, антимилитаристским акциям и т.д. Сейчас работает в коммерческой сфере и сотрудничает с проектом “Канарейка”.

- Как ты думаешь, что такое активизм?

- Я считаю, нет специальных людей активистов, потому что активистом может быть каждый. Просто есть такая дихотомия: есть активисты, а есть все остальные. Так вот я так не считаю. Мне кажется, активизм начинается тогда, когда человека что-то не устраивает и он решает об этом заявить. 

Насколько масштабно это будет, зависит от индивидуальных качеств. Когда я делал акцию, посвященную ВИЧ, моя приятельница отдала мне веревку, которая нужна была в качестве реквизита. Она сказала: “Это мой вклад в активизм, хоть я и не активистка”. Я говорю: “Так ты активистка, у тебя был порыв, ты захотела мне дать материал, идеально подходящий для моей акции”. 

Каждый выбирает свой масштаб: кто-то увидел мусор вместо клумбы, позвонил в управляющую компанию, собрал подпись против мусорки и ее убирают. Это тоже активизм. И говорить, кто больше активист, а кто меньше, мне кажется, нельзя. Нельзя иерархизировать и разделять. Каждый делает что-то в меру своих возможностей.  

“Мою деятельность и работу в НКО ставят в один ряд вот с теми, кто насилует людей? Это не я!”

- Как ты думаешь, есть ли опасность в широком понимании и употреблении  термина “активизм”?

- Да, мне не нравится, когда активистом называют Позднякова (прим. ред. - представитель анти-феминистского и анти-лгбт движения “Мужское государство”), Булатова (прим.ред. - представитель анти-ЛГБТ движения). Меня даже триггернуло, когда я читал про пытки в тюрьмах и увидел, что насильников там называют “активистами”. (прим.ред. - “актив” - термин, который используют в местах лишения свободы для описания тех заключённых, которые сотрудничают с администрацией тюрьмы). Это что получается, мою общественную деятельность и работу в НКО ставят в один ряд вот с теми, кто насилует людей? Это не я! Таким образом они стирают мою идентичность. У меня нет сил отмывать понятие активизма от всей этой сажи. Почему у нас вайб всех назвать одним словом….

Наверное, активисты - это люди, которые стремятся к позитивным переменам, начиная со своего двора до всего общества. 

Я активист, потому что я хочу сделать лучше себе, улучшить качество своей жизни. Попробуйте мне сказать, что лекарств для людей, живущих с ВИЧ нет, я расскажу всем, и это будет скандал. Я делаю себе лучше, если мои тексты, мои мысли помогут кому-то другому, я рад.

Авторка иллюстрации Алиса Булатова

- Как началась твоя деятельность как гражданского активиста? 

- Я впервые вышел на оппозиционный митинг в 2011 году, это была Болотная площадь, потом в 2013 году во время принятия закона “о пропаганде” (прим. ред. - закон о “Пропаганде нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних”) я выходил на акции против этого гомофобного закона, и с этого времени начал высказываться как гражданский активист. 

Потом меня в первый раз задержали полицейские во время прайда на Марсовом поле в Петербурге, это было в 2013 году. После этого я “выгорел”, и продолжил только спустя несколько лет. 

Я выходил на открытые одиночные пикеты за права людей живущих с ВИЧ, делал акции в Тюмени, куда переехал из Петербурга, сделал каминг-аут и как гей, и как ВИЧ-положительный человек. Я был единственным “открытым” в своем городе.

Журналисты до сих пор обращаются ко мне, когда пишут о ВИЧ или ЛГБТ. Я участвовал в конференции с Верой Брежневой (она как посол UNAIDS ездит по городам и встречается с людьми, живущими с ВИЧ). Когда на конференции объявили: “Сегодня присутствует ВИЧ- положительный мужчина”, все журналисты подумали, что это кто-то посторонний, а тут встает человек из их сообщества, и они такие: “Вау”.  Мне 3 недели звонили и писали.  

Борис много писал о ВИЧ, публиковал авторские колонки для разных изданий. Потом он вернулся в Петербург, создавал общественные кампании и участвовал в акциях других людей. 

- Я углубился в современное искусство, были перформансы, арт-акции. Я делал арт программу для квир вечеринки “Хоровод”, которая разрослась до международного квир фестиваля с 5000 участниками, был куратором выставки квир искусства,  организовал квир биеннале. Хотя я не могу сказать, что арт-кураторство - это активизм, это полноценная работа.

- Как на твою работу повлияла пандемия?

- Повлияла в том смысле, что на мою выставку пришло меньше людей, чем мы рассчитывали. Но я доволен, я не ожидал стадион народа, ожидал, что придет больше, но скосила пандемия и многие люди не пришли. 

К началу пандемии я работал в «Кризисном центре» пиар-специалистом. Но это не активизм, это профессиональная работа. Пандемия на нас повлияла, конечно, хоть это не сразу стало понятно. Мы прогнозировали вспышку домашнего насилия, и спустя несколько месяцев стало понятно, что обращений действительно стало больше. 

До конца 2020-го была изоляция, потом и 2021-й ушел в пандемическую бездну. Меня уволили. Вообще пандемия на весь сектор повлияла, начались проблемы с поддержкой, с донатами, и в силу того, что обращений стало больше, нужно было увеличивать мощности помогающих специалистов. Если мы выбираем между прямой помощью или пиаром, конечно, в приоритете помощь. 

“Я был уверен, что без работы не останусь. Остался”

Сейчас я работаю в коммерческой структуре и с теплотой и благодарностью вспоминаю то время. Интересным инсайтом стало то, что после того, как я ушел, я не то чтобы был нарасхват. Я думал, как же так, я проработал в такой прекрасной организации три года, организовывал фестивали, вел социальные сети. Я был уверен, что без работы не останусь. Остался. Меня уволили в состоянии выгорания и депрессивного эпизода. Наложилось все: и личные моменты, и пандемическая неопределенность. Спасибо психологическому сервису “Открытого пространства”, они меня поддержали. Я это тяжело переживал и до сих пор остались моменты, которые вызывают во мне эмоции.

 

- Как думаешь, что повлияло на трудоустройство?

- Несколько месяцев я перебивался заказами на тексты и посты. Видимо, дело в моей активистской деятельности, и даже НКО не могут себе позволить взять меня на работу.  А может, потому что я могу написать что-то откровенное в социальных сетях типа ”Боже мой, мне сейчас плохо, поддержи меня”. Для меня сейчас это просто интересный момент для аналитики.


- Ты сейчас работаешь с НКО?

- Я очень хочу, чтобы это прозвучало, уже год я сотрудничаю с прекрасным проектом “Канарейка”, это сайт, посященный трудовым правам. Проект для женщин о работодателях, где каждая может оставить отзыв на компанию (возможности для повышения, харрасмент, “стеклянный потолок”). Я отвечаю за соцсети, продвижение, пишу тексты. 

Мы объясняем понятия, например, “стеклянный потолок”, “эффект Матильды”, “липкий пол”, ищем интересных женщин в истории и современности. Недавно рассказывали о  капитанше китобойного судна. Мы снимаем “рилсы” (reels), они набирают от 1500 просмотров. 11 000 просмотров, например, набрал, ролик про продвижение на работе. 

<< Previous article

«Я больше не кидаюсь на тех, у кого кофе в одноразовом стаканчике»

Next article >>

Арт-активистка Виктория Белокобыльская о гендерных стереотипах, многогранной идентичности и творческой (не)свободе

Subscribe to the newsletter!

Stay updated with the latest articles, news and stories.