Феміністична майстерня: «В нашем уставе есть феминитивы»

– Расскажите, как и когда начала свою деятельность «Феміністична майстерня».

– В 2014 году мы с Анной Хвыль и другими львовскими подругами-феминистками после долгих разговоров на кухне решили, что нужно что-то делать. Провели некоторые единичные события и подались на финансирование в Фонд молодых феминисток FRIDA. В 2015 мы получили от них небольшое финансирование на год и на эти деньги сняли помещение, в котором можно было бы проводить много событий. Здесь мы находимся до сих пор при их же поддержке. На эти деньги мы арендуем помещение, оплачиваем коммунальные, покупаем чай. Какие-то небольшие деньги остаются на оплату работы. В 2016 году мы зарегистрировали общественную организацию как юридическое лицо. После регистрации стали активнее подаваться на небольшие гранты на проекты от разных фондов.

У нас нет зафиксированного распределения обязанностей, которое работает от начала существования организации. Мы что-то распределяем и фиксируем на определенном этапе, но потом ситуация меняется или мы видим, что такая схема плохо работает, и нужно все придумывать заново. Здесь важно, что мы стремимся к максимальной горизонтальности и распределяем ответственность.

Основное направление ФМ – просветительское. Все события и проекты ФМ так или иначе связаны с популяризацией фем-повестки или с образованием и развитием для феминисток во Львове. С одной стороны, наша деятельность направлена на внешний мир, который мало что знает о феминизме и о том, как женщинам защищать свои права. С другой стороны, и это, наверное, более важно, наша деятельность направлена на женщин в широком смысле, не цис-мужчин, и на нас самих (кто состоит в организации), и на людей с подобным опытом. Мы развиваем нашу организацию и людей, которые состоят в ней, то есть включаем себя в целевую группу.

– Как происходит ваше взаимодействие с фондами? Что нужно знать тем, кто впервые задумывается о подаче грантовой заявки?

– «Фрида» – это суперкрутой фонд, который поддерживает незарегистрированные организации. У них нет строгой финансовой отчетности, они не требуют предоставлять чеки, договоры. Отчетность заполняется просто в табличке, в конце года мы предоставляем нарративный отчет. То, как они работают, очень снижает барьер вхождения и взаимодействия.

В ФМ бывали сложные моменты, когда было непонятно, сможем ли мы продолжать работу в следующем году. А каждый год для «Фриды» нужно подтверждать свое желание работать и подавать новую заявку. Но в то же время «Фрида» настроена на долгосрочное сотрудничество, на то, чтобы развивать группу, а не чтобы достигать каких-то формальных индикаторов успешности. Мы не всегда качественно писали заявки, но писали достаточно откровенно, какие у нас сложности и вызовы, но «Фрида» продолжала нас поддерживать, потому что видела, что группа есть, группа хочет продолжать работать, несмотря на сложности. Словом, это очень дружественный фонд. Но они поддерживают группы только до 5 лет и только молодых феминисток, группа должна в основном состоять из женщин или транс-людей до 30 лет.

GIRL SPASE: Валерія — Про зону комфорту та особистий простір — розмовна платформа

Фонд Бёлля, в который мы тоже подавались еще до официальной регистрации организации, также достаточно дружественен к нам, но у них больше формальных ограничений. Тогда, в первый год они поддерживали нас через другую, зарегистрированную организацию Центр «Женские перспективы», которая уже 20 лет работает во Львове. Несмотря на разрыв поколений, мы поддерживаем с ними контакты, обращаемся за помощью, приглашаем на мероприятия и стараемся сотрудничать.

Говоря о поддержке фондов, мы с коллегами недавно пришли к пониманию, что гранты – это то, что забирает силы и высасывает ресурсы. Нам сложно с ними работать, потому что часто в рамках системы проектного менеджмента приходится вступать в какие-то иерархические взаимодействия. У некоторых фондов это вообще откровенно: нам нужны такие-то проекты, там должна быть такая-то оплата труда – очень четко все расписано. И вы либо принимаете эти условия и получаете деньги, либо не принимаете и не получаете. В этом году мы выиграли конкурс Американского посольства, но в итоге отказались от поддержки, потому что в одностороннем порядке были условия, на которые часть команды не была готова пойти. Просто поняли, что даже если мы сделаем хороший проект, то это будет себе же во вред. У нас есть такой мем «Выгорание. Смерть. Патриархат».

Адвокационная работа «Фриды» заключается в том, что общественный сектор не должен повторять стандарты бизнеса. Они лоббируют идею о том, что люди, феминистки, которые находятся в своем городе, в своем контексте, являются экспертками своей ситуации, своего положения. Поэтому они сами должны решать, что им делать, какая проблема у них самая главная и какими методами они будут решать эту проблему. Это может переносится и на размер оплаты, хотя есть, конечно, свои ограничения. В рамках нашей работы мы много делаем неоплачиваемо, просто потому что у нас высокий уровень мотивации, для нас это нормально. Но это возможно делать, когда есть для этого благоприятные условия. А когда есть какая-то агрессия со стороны фонда (как требования в одностороннем порядке), когда тебя изнуряет коммуникация с фондом, то оплата труда должна быть соответствующей.

В общем, сейчас у нас такое неоднозначное отношение к грантам. С одной стороны, без них никуда и мы ими пользуемся. Продвинулись в проектном менеджменте, научились писать заявки. С другой стороны, я не знаю, советовать ли заниматься этим, потому что это очень ресурсоемкий процесс и нужно понимать, на что вы идете. 

– Насколько я знаю, та же «Фрида» стремится мобилизировать разнообразные ресурсы своих подопечных и других организаций, выпускает специальные пособия и проводит тренинги. Вы, в связи с трудностями в работе с фондами, не думали о каких-то дополнительных источниках дохода? 

– Время от времени нас приглашают провести какие-то мероприятия, тренинги, которые оплачиваются. Эти деньги не идут напрямую в организацию, но это поддержка индивидуальной феминистической деятельности участниц. Сейчас нам очень импонирует немецкий подход, когда кооперируются и солидаризируются разные организации, как например потсдамский проект Projekthouse, в который многие наши участницы ездили по обмену. Во Львове всего 2-3 феминистские организации, но есть и другие, ценности которых нам близки. Поэтому мы думали о том, чтобы как-то объединять усилия. Сейчас у нас крошечный офис. Если снимать совместно с кем-то помещение побольше, с залом для конференций, то его можно сдавать в аренду для каких-то коммерческих мероприятий и так возвращать часть денег. Если в нашем пространстве будет возможность что-то продавать, например, феминистский мерч и другую продукцию, это позволит сохранять деньги в системе. Хотелось бы развивать идеи экономики солидарности, давать возможность не только посещать образовательные мероприятия, но и просто отдыхать в нашем пространстве. Люди, которые хотят поддержать наши идеи, смогут пользоваться нашим пространством, покупать те вещи, которые мы продаем. 

– Расскажите про общий контекст работы феминистской организации в Украине.

– В первую очередь хочется сказать, что условия неблагоприятные, потому что феминизм – это ругательное слово для людей. Мало кто знает, что такое феминизм, как и я до определенного времени. С другой стороны, на общеукраинском уровне есть ощущение, что появляется все больше новых организаций. Раньше их было совсем мало, это были 20-летние организации, в них работали люди, которые начинали еще в 90-х. Важно понимать, что в последнее время увеличилась финансовая поддержка со стороны международных доноров. Влияют какие-то движения, связанные с интеграцией в ЕС, потому что мы должны подписать ряд законов, например про домашнее насилие. И ясно, что в обществе и в парламенте есть большое сопротивление со стороны консервативных партий, политиков. Так, например, было с отменой указа, определяющего 450 запрещенных для женщин профессий, над которой совместно работало множество людей и организаций. Его не смогли отменить полностью, потому что он связан с 45 Международной конвенцией МОП, которая запрещает женщинам работу в шахтах, которую должен был отменить Парламент. Но спикер, когда увидел этот вопрос в повестке дня, посчитал, что это плохой вопрос: как это – разрешить нашим женщинам под землей работать (при том, что они там уже давно работают, но нелегально), и не вынес его на слушание.

Возрастает активность праворадикальных движений, которые, конечно, видят в феминистках своего врага. Например, во время нашей акции на 8 марта, которую мы проводим во Львове уже 4 года подряд, в этом году рядом стоял оппозиционный митинг девушек, которые хотя формально никого не представляли, но было очевидно, что они связаны с «Национальным корпусом». Это новое явления, раньше такого не было.

Но в то же время, среди обычных людей, как мне кажется, все больше находится тех, кто разделяет идеи феминизма. Это связано и с тем что международное финансирование есть, и с тем, что общая адвокационная кампания проходит. Надо понимать, что это не берется ниоткуда. Если бы мы говорили о стране, в которой нет международной финансовой поддержки, то ожидать, что будут такие изменения – нелепо. Но всегда можно работать на низовом уровне. Мы большими адвокационными кампаниями не занимаемся. Мы занимаемся созданием среды для поддержки и развития женщин, что можно делать с меньшими ресурсами.

Уровень общественной поддержки для меня определяет, насколько масштабные проекты мы можем делать. Поэтому сейчас перед нами встал вопрос, проводить ли следующую акцию на 8 марта, заниматься подготовкой за полгода, чтобы организовать безопасность. И вот мы думаем, есть ли у нас на это ресурсы, чем нам это сулит, и так ли нам нужно проводить эту акцию, если полгода нужно только на это работать. Или за это время мы можем сделать что-то более эффективное.

Я думаю, для многих в активизме причина выгорания заключается в том, что они берутся за что-то масштабное и амбициозное, а сил и желания на это не очень-то и есть. И наоборот: у вас есть маленькая инициатива, проект, но к вам приходят несколько человек, которые вас поддерживают. Наши посетительницы сначала просто приходят, а потом хотят реализовать уже какие-то свои инициативы. Это дает силы и вдохновение.

– Насколько сложно было зарегистрировать организацию?

– Нам было непросто зарегистрироваться, но это связано не с тем, что мы феминистки. В некоторых городах Украины Министерство юстиции создавало преграды для регистрации общественных организаций. Они прямо не отказывают, но постоянно вносят правки в документы. Ты постоянно к ним ходишь и это демотивирует. Одной из причин, по которой нам отказывали в регистрации, было то, что мы написали феминитивы везде в уставе. Нас спасло то, что тогда уже начала проводиться реформа органов юстиции и начальник управления юстиции был довольно прогрессивный. И когда регистраторка, которая принимала документы, и ее начальница нас в пятый раз отправили и сказали, что феминитивы не могут использоваться в соответствии с правописанием украинского языка, мы обратились еще выше. Новый начальник вызвал их обеих в присутствии нас и сказал, что если этот закон дискриминационный, то мы не обязаны им руководствоваться. В итоге наш устав остался с феминитивами.

Еще один момент заключается в том, что в устав сложно вписать все горизонтальные процедуры в таком виде, в котором они у нас действуют. Сейчас много говорят и пишут книжки о том, что демократия – это когда люди, которые занимаются чем-то, сами принимают решения о том, как их работа должна быть организована. Но на уровне законодательства еще нет разработанных механизмов, как это можно записать. Поэтому в уставе пишутся вроде бы и демократические, но не совсем соответствующие идеальной ситуации вещи.

– Расскажите подробнее про марш на 8 марта во Львове. Как вы решили провести его в первый раз? Как взаимодействуете с полицией?

– Составом, которым собирались в ФМ, мы все изначально были склонны к проведению акций. Почти для нас всех было очевидно, что это механизм, который стоит использовать в разных ситуациях. У нас в конституции прописано, что мирное собрание – это право граждан. И этим правом надо пользоваться, пока оно есть. 

Что до мирного собрания 8 марта, то это просто какая-то хорошая международная традиция, показатель того, есть ли феминизм в городе. Во Львове никогда раньше не проходило марша на 8 марта. «Женские перспективы» делали и сейчас продолжают делать маленькие символические акции, но это не было чем-то массовым. Мы решили, что марш, традиционная форма – это красиво, это делает феминизм и существующие проблемы видимыми. Делает видимыми людей, которые целенаправленно занимаются решением вопросов неравенства мужчин и женщин. 

В первый год на марше было около 50 человек. Стало понятно, что это какая-то сложная штука. Но, по крайней мере, с безопасностью не было вопросов. Надо понимать, что в нашей организации постоянная текучка людей, и на данный момент только я осталась во Львове за 4 года. Во второй год не было много воодушевленных людей, готовых заниматься организацией, и мы сделали просто акцию – оупен-эйр воркшоп «Что такое феминизм». Мы предлагали всем, кто придет, написать свои плакаты «Феминизм для меня – это …». Тогда участие приняло 30-50 человек. А потом мы решили вернуться к форме марша. В 2017 году у нас было около 250 людей. В эти дни во Львове проходила международная конференция по вопросам феминизма, организованная фондом Белля, и ее участники к нам присоединились. Это был момент международной солидарности. В этом году мы опять провели марш и потратили еще больше усилий для его организации. И пришло тоже около 200 людей.

С маршем есть много нюансов. Если в первый раз вы его проводите, чтобы просто провести, то потом начинаете задавать себе много вопросов, сравнивать с опытом других. В Киеве было несколько маршей, и феминистки начали ссориться. Наша деятельность направлена в первую очередь на развитие самих себя, нашего маленького фем-комьюнити, и нам интересно углубляться. Чем радикальнее будут месседжи марша, тем приятнее нам будет им заниматься. Но мы все-таки делаем марш для того, чтобы людям он тоже был понятен и чтобы донести послание, сказать, что есть за что бороться. Для того чтобы женщины, мимо которых мы проходим с маршем, которые читают о нем в СМИ, могли бы проассоциировать это с собой. И тут возникает конфликт: насколько у нас будут либеральные лозунги и речи, насколько они будут сложными или, наоборот, поверхностными, даже немного популистскими. И с кем мы будем сотрудничать. С одной стороны, хочется, чтобы было как можно больше людей, с другой – нам не приемлимы слишком поверхностные феминистские подходы. Поэтому для себя мы приняли решение, что будем делать марш с теми организациями, с которыми у нас ценности не совпадают на 100%, но с которые сами для себя определяют феминизм как ценность, которые понимают существующие проблемы.

Резиденція солідарності: Маріам+Маріна. Експерність у фемінізмі.

По поводу безопасности. В Украине праворадикальные силы связаны с полицией, поэтому это всегда вопрос. Если мы обращаемся за поддержкой полиции, значит ли это, что мы обращаемся за поддержкой или анти поддержкой праворадикальных группировок? Чтобы не обобщать, в основном мы говорим про «Нацкорпус». Безопасность таких мероприятий должен обеспечивать превентивный отдел полиции. Когда в этом году мы пришли на место акции, то увидели, что там стоят представители «Нацкорпуса», начальник превентивного отдела полиции, и они мило разговаривают друг с другом, здороваются за руки. Нацкорпусовцы всю акцию за нами наблюдали, хотя ничего и не делали. Но такую ситуацию непонятно как расценивать: то ли полиция договорилась с ними, что они не будут на нас нападать, то ли наоборот, они договорились, что полиция их прикроет.

Это значит, что, кроме договоренностей с полицией, мы сами должны продумывать какие-то методы безопасности: логистические моменты, различные сценарии развития событий. Одна из стратегий безопасности заключается в том, чтобы не организовывать никаких дополнительных мероприятий в один день с маршем.